Сан-Антонио - Лотерея Блатных
Сан Антонио
Лотерея блатных
Глава 1
Войдя в кабинет Берюрье, я начинаю тереть моргалы, потому что считаю, что
стал жертвой галлюцинации. Да что я! Не просто галлюцинации, а самой
галлюцинирующей галлюцинации, отобранной Всемирным конгрессом магов!
Мой почтенный помощник стоит возле окна в одеянии, не подобающем
инспектору Секретной службы (на нем резиновые сапоги до бедра, брезентовая
куртка и шляпа из того же материала), и соединяет воедино элементы удочки.
Заметив меня, он издает крик, который является чем-то средним между ревом
слона и воплем жандарма, у которого волосы на ноге попали в велосипедную
цепь.
- Что ты обо мне думаешь?- спрашивает он. Зная, что не всякую правду можно
говорить, я воздерживаюсь от ответа. Он расценивает мое ошеломление как
восхищение и принимает величественную позу.
- Эй, парень,- не отстает он,- как я выгляжу? И выпячивает грудь,
раздуваясь, как лягушка, отчего его куртка едва не лопается на груди.
Когда он двигается в этой фиговине, то становится похож на старую лошадь,
жующую свое сенцо.
- Видок у тебя бесподобный,- соглашаюсь я.- Ты похож одновременно на
Сюркуфа и на ловца сардин... Ты бы сфотографировался. Я уверен, что любое
издательство отвалит бешеные бабки, лишь бы прилепить твой портрет на
календари на будущий год. Люди любят помечтать о дальних странах, о
кораблях... У них от этого очень разыгрывается воображение...
Довольный этой оценкой, он продолжает собирать свою удочку. Она настолько
длинна, что высовывается в открытую дверь. Слышится крик. Мы тут же
узнаем, что Толстяк воткнул ее в глаз Пино. Он вежливо извиняется, а
старина Пино бежит к умывальнику промыть зенки. Толстяк же продолжает
демонстрацию.
- Что происходит?- спрашиваю я.- Берю, ты чего, завербовался на сейнер?
Он кладет удочку на пол, подходит к своему столу и с величественным видом
берет с него отпечатанный на машинке формуляр.
- Вот куда я вступаю!- гордо заявляет он. Формуляр является просьбой о
приеме в "Прекрасную Утреннюю Галлию" - общество рыболовов, полностью
посвящающее себя Сене и ее притокам.
- Они двенадцать раз были чемпионами Франции,- уверяет Толстяк.- И чуть не
получили приз в Мельбурне в категории ловли на мушку.
- Лично ты мог бы сделать себе имя в категории навозной мухи,- смеюсь я.-
Ты мог бы стать королем макрели в винном соусе и получить столько медалей,
что стал бы похож на портрет Геринга.
- Не мели чушь!- отрезает Толстяк.- Все равно я сделаю то, что решил.
Я спешу дать задний ход, чтобы не портить ему радость.
- Я ничего не имею против рыбалки. Уж лучше ловить пескарей, чем скупать
соль в надежде сделать из нее защиту от радиации!
Толстяк садится перед формуляром и начинает его заполнять, посасывая конец
шариковой ручки. Постепенно его губы приобретают трогательный цвет волны
южного моря. Он доходит до графы "Особые приметы".
Подозвав меня, он указывает на пустую строчку и спрашивает:
- Чего мне написать?
Его голос звучит трагически, как сигнал SOS горящего танкера.
Вопрос действительно заслуживает того, чтобы остановиться на нем. Особых
примет у Берю столько, что полное их перечисление потребовало бы столь же
значительных трудов, как работы Кеплера по гравитации.
Я немного раскидываю мозгами.
- Думаю, дружище, что надо указать самую главную!
- Да, но какую?
Его лоб съеживается, как аккордеон в чехле. Вооружившись спичкой, он
начинает исследование недр своего правого уха и достает оттуда ком грязи,
достаточный, чтобы залепить все окна Реймсского со
